Карьера бабы Клавы, или Как найти своё призвание? Душевные метания

Дело в том, что бабе Клаве странным образом удалось избежать того возраста, когда особь женского пола называют девушкой или хотя бы тётей. Она сразу стала бабой. Ещё в школе одноклассники, обращаясь к ней, невольно сбивались на «вы» или нечаянно произносили перед именем первую букву «б». После чего благополучно перескакивали на имя.

Но так было только в школе. Едва Клавдия закончила девять классов, она моментально стала бабой.

Она принадлежала к тому довольно распространенному классу среднерусских женщин, которые рано взрослеют, имеют грубоватые черты лица и крепкое телосложение.

К тому же баба Клава подкрепляла свой имидж зеленоватым пальто из шкуры убитого Чебурашки, которое не снимала даже летом, а также модными валенкообразными сапожками «Прощай, молодость» с молнией впереди. Теперь даже самый отпетый хулиган не осмелился бы назвать её Клавой или даже тётей Клавой. На селе поговаривали, что эта одежда видела ещё крах царизма на Руси.

Волосы на неё голове были зачесаны в незамысловатую фигу, проткнутую обломком пластмассовой вязальной спицы. Прическа эта была неизменна, как земной ландшафт, как поля, реки и горы. И изменить её могло только землетрясение или ядерный взрыв. Ни того, ни другого в радиусе пятисот километров от бабы Клавы не происходило, поэтому её прическа была стабильна.

Казалось бы, авторитет баба Клава заимела, статус был получен — что ещё нужно от жизни? Но всё же ей чего-то явно не хватало. Она никак не могла найти профессионального призвания.

Сперва она попробовала себя на прополке и окучивании совхозной брюквы. Но это занятие не приносило ей морального и нравственного удовлетворения, даже председатель, бывало, говаривал: «Руки, что ль у тебя баба Клава, под другое заточены?» На этом обычно его задумчивый монолог и прерывался, и несчастная женщина оставалась наедине со своей проблемой.

Также пробовала она вязать снопы. Но и тут не вышло — домой она приходила угрюмая и заплаканная. Мать, баба Нюра, утешала её, как могла. Вскоре, по совету Федотыча, их многомудрого соседа, баба Клава пошла учиться в местную шарагу. Так называли у них на селе профессиональное училище.

Но, отучившись всего ничего, Клавдия поняла, что профессия чесальщицы-мотальщицы тоже не для неё. Ни чесать, ни даже мотать баба Клава не могла и не хотела. Как уже было подмечено зорким председателем Пал Петровичем, руки у неё были заточены под что-то совершенно другое. А вот под что — никто не знал. Они словно бы совершали возвратно-поступательные движения по неведомой плоскости, потом ловко скручивали неведомый предмет в воздухе и снова двигались.

От душевных метаний баба Клава осунулась, побледнела, лицо её приобрело землистый оттенок — отныне она была вхожа в «совет ведьм» села — бабульки на завалинке принимали её за свою, попутно обогащая её память рассказами очевидцев Куликовской битвы. Но даже там Клавдия не прижилась — все грызли семечки, а она не могла, поскольку руки её двигались всё по той же, неведомой никому загадочной плоскости.

И так бы и продолжались страдания несчастной бабы Клавы. Но, как всегда бывает в подобных историях, ей помог случай.

Была у неё подруга, бывшая одноклассница по имени Людка. Да-да, её звали просто Людкой — её не то что на «совет ведьм» не пускали — спиртное в магазине не продавали, просили показать паспорт. Людка была полной противоположностью бабы Клавы — легкая, игривая, хохотушка, она выглядела даже моложе своих лет. И когда они шли вместе по улице, трудно было поверить, что они учились в одном классе. Похоже было, будто мать идет с дочерью. Или даже бабка с внучкой.

Тем не менее, они дружили. Людка делилась с бабой Клавой любовными переживаниями, а та в ответ — профессиональными. И однажды Людка, сама того не ведая, подкинула Клавдии счастливый билетик. Она попросила подменить её на дежурстве в местном клубе, где подрабатывала мытьём полов. И баба Клава согласилась.

Как пролетели эти счастливые два часа, Клавдия помнила плохо — память сохранила лишь приятные ощущения журчащей воды, мягкой фланелевой тряпки и отполированной годами ручки швабры. И — поверхность, поверхность! Это была именно та самая неведомая плоскость, по которой двигались руки бабы Клавы, под которую они были заточены!

В тот вечер баба Клава бежала домой совершенно счастливая — воздух пьянил, врывался в легкие свежими потоками, мать даже заставила дочь дыхнуть, когда увидела её ополоумевшие от радости глаза. И удивленно покачала головой, когда ничего не унюхала.

«Влюбилась! — тревожно подумала мать. — Теперь, глядишь, в подоле принесет, воспитывай потом!»

Баба Клава не стала томить мать и быстренько выложила ей свои новости. Баба Нюра была на седьмом небе от счастья — во-первых, дочь не влюбилась, а во-вторых, она, наконец, обрела профессию! Причем такую, с которой не пропадешь — востребованную.

Даже многомудрый Федотыч, их сосед, глубокомысленно возведя очи к небу, сказал, что «профессия по-прежнему нужна в мире современного хай-тека и всеобщей глобализации».

Стали думать и гадать, куда деть неожиданно открывшийся талант. Село их называлось Бычьи Хвосты и отстояло от райцентра Зоринского на тридцать километров. В райцентре был совхоз, который назывался «Красный партизан». Откуда взялось такое название в местности, куда война не дошла, никто не знал. Наверное, из-за болот и лесистой местности, да из-за «партизанивших» в полях во время созревания брюквы и кукурузы мужиков.

Так вот, в родном бабы Клавином селе Бычьи хвосты девать талант было явно некуда — в избах люди убирались сами, а в единственном сельском клубе уборка проводилась раз в месяц. Да и платили за это мало.

В райцентре с большими горизонтальными плоскостями было получше — там имелись администрация, сельпо и даже библиотека. Но все эти злачные места уже были заняты следующими бабами: Нюшей, Феанорой и Полей. Эти самые женщины настолько прочно приросли к своим рабочим местам, что свернуть их с этих самых мест мог разве что «Кировец». «Белорусь» бы не осилила.

Да дело было даже не в этом. Можно было как-то договориться о смене, о помощи, но бабе Клаве этого было мало — она хотела всё и сразу. Её бешеная, скопившаяся за много лет энергия и редкий дар к натиранию горизонтальных поверхностей требовали выхода.

— В Москву! — сказал Федотыч. — И немедленно. — В Москву! — подхватила мать. — Поезжай, Клава! Ведь у тебя талант, дочка! А его надо развивать!

Так начались сборы в столицу. Сперва обдумали, где она будет жить. К счастью, в столице жила родная сестра бабы Нюры — баба Зина. Вот уж всем бабам баба! Даже столица не смогла поколебать её своим призрачным гламурным блеском. Она по-прежнему носила валенки, ела чеснок и даже устроила завалинку возле своей многоэтажки, где лузгала семечки по вечерам.

Звонку из Бычьих Хвостов баба Зина была удивлена. И даже немного обрадована. Клавку (как она выразилась) приказала немедленно отправлять, поскольку ей одной нынче жить скучно — Серафимыч, её муж, не так давно преставился.

Вот так, одномоментно, решилась судьба бабы Клавы. И она стала собираться в дальний путь. Мать вытащила из сарая старый дерматиновый чемодан, новые валенки (чего в столице позориться!) и синий болоньевый плащ на выданье.

Из-под перины вытащили завернутую в платочек заначку — три тысячи рублей, со строжайшими наказами она была передана бабе Клаве.

Продолжение следует.